Анатолий КОБЕНКОВ,
Марина СВИНИНА

ФОТО-ТОРА

***
С той жадностью, с которой фотоснимку
позволено глядеть во все концы,
я вглядываюсь в тех, с кем жил в обнимку:
в заварницу, в сухарницу, в щипцы:
люблю их свет, угадываю запах,
баюкаю, неловкий, как медведь,
чернильницу на никелевых лапах
Я вряд ли повторю их жизнь стихами.
но утешаюсь тем, что не солгу
стакану тонкому, который подстаканник
взносил, как ступа — бабушку Яг у...
и штофу дедову, и бабушкиной прялке,
и вееру, который распластал
крыло душистое...
и чайнику на сваечке,
что перед смертью всех нас освистал...

***
Картавящие щеколды, заикающиеся крючки,
гвозди-петельки, гвозди-занозы...
О замки и задвижки, кусавшие языки
— мои и Маринины — в рождественские
                                                                        морозы!
О железные Бобики, медные Шарики,
свинцовые Полканы.
снегопийцы, солнце-и-дождееды,
о железные феликсы, отбившие от шпаны
наши никелевые велосипеды!
О собачки, приставленные хранить
смоляные поленья, их розовые опилки,
кто — когда вы умрете — возьмется вас
                                                                        хоронить
и, купивши портвейна, явится на поминки?. .
Все, кого стерегли вы, в лучшем случае —
облака,
или — розовый пепел, зола и щепа, не боле. —
что они без Щеколды, Крючочка, Задвижки,
                                                                        Замка,

что им воля, хлебнувшим вашей неволи?
О железные воины, нас покидающий класс,
гвоздержавопитающихся, послушных
не тлену, а сплину,
о собачки, вчера подстрегшие нас,
меня и Марину!..

***
Петь глупости, влюбляться в чепуху,
все малое по главной части числя:
ум дремлющий склоняется к стиху -
к мелодии, к музыке, а не мысли.
Приравнена булавка к булаве,
шкатулка обнаруживает в склепе
свою родню,
блуждающий в траве
зрак дремлющий от спички стебля слепнет...
Зато душе — чем для тебя темней,
чем для тебя тесней на этом свете,
сподручнее — сквозь тернии теней
шагается при тросточке бессмертья...

***
Что тебя мучит и что тебя гложет?
То ли, что там. где лопух и пырей.
два твои братца, насквозь чернокожих -
скальд древоточец и бард муравей?
Что тебя. все-таки, друг мой, печалит?
Может быть, ты сомневаешься в том,
что до рождения — в самом начале,
прежде был скальдом, а бардом — потом?
Не сомневайся, не мучайся этим —
Торой зеленой о жизни твоей
ведают старцы и тешатся дети —
ты древоточец в ней и муравей.
Вот ты бредешь, заблудившись в осоке:
страху просторно, глазам — широко;
на небо глянул — глубоко-глубоко,
под ноги глянул и там — глубоко...
Вот ты рубашку порвал о ромашку,
вот ты молитвой перечишь судьбе,
вот колокольчик ударил в рюмашки -
из-за тебя, за себя, по тебе...