Александр КАЗАНЦЕВ

НЕНАЗВАННОЕ

***
Опять коты стенают с крыш,
Опять в мурашках ярких небо,
И снова хочется в Париж,
В котором я ни разу не был.

Опять надежд карман зашит,
Опять безумно рвусь я к чуду,
И снова чёрный ад страшит,
В котором был и точно буду.

***

Александру Рубану

Семь раз отмерь и ножницы забрось —
Претить поэтам должен труд портняжки.
Пусть брюки наши держат лишь подтяжки
Да слово честное, такое ж как “авось”.

Из грязи мы не прыгаем в князья,
Синиц в горсти вовек не станем мучить,
И гибнем под лавиною гремучей,
Поднявшись на призывное “нельзя!..”

***
Мною пишут не выси небесные,
Не провалы космической мглы –
Все равнины и горы окрестные,
Города и “медвежьи углы”.

Мною пишут все души заблудшие,
Свет неистовой жаждой маня.
Не мои все стихи мои лучшие.
Прочитали?
Забудьте меня.

***
Застрять в каком-нибудь нежданном карантине,
В досаде пребывая и в тоске,
Кислятину пить, взятую в ларьке,
И перышком царапать на листке,
И слушать, как дрова трещат в камине.

Но здраво все пути давно открыты,
Запретов больше нету и застав,
Ларьки заморской всячиной забиты,
Листки проворным перышком забыты,
Камин остыл, архаикою став.

Ну что же, загружу компьютер, что ли,
Пока он злобных вирусов не сгреб,
И чуя, как в крови густеют соли,
Опять о том — о воле и о боли,
От дочкиного “рока” морща лоб...

Дмитрий КОРО

***
Кто долго ждет — дождавшись, вдвое ценит
всё то, чего могло бы и не быть. ..

Мою больную смурь вот-вот улыбка сменит:
еще я не семейный, уже я не бобыль.

***
В отваре шалфея все шалости фей
и чай с молоком— в молочае...
В соцветьях крушины— крушенье страстей,
с полынью— по полю скучаю.
Горящим свеченьем кричит горицвет,
в гречихе грехи расчихались.
В ракитах есть тайна, хоть раков там нет...
О хрене — не буду стихами.
Капусты негусто в бочонке пустом,
маслины — замаслили маски...
Пусть я не ботаник, при этом при том—
спят рядом Анютины глазки.

***

Н. Гумилёву

Я хотел бы иметь полированный стол
в современной заброшенной келье,
чтоб, задернув портьеру, всходить на престол—
сразу в кресло из узкой постели...
чтоб размером он был — ровня озеру Чад
и сиял благородным узором,
пресс-папье, в канделябре свечей тонких ряд
и перо—ежедневным укором.
Две картины, трюмо и персидский ковер
окружением были б желанным,
пыльный бар, рядом с туркой сигарный набор—
всё как в сказке восточной и странной.
Нежный атлас халата, прохлада шелков
обнимали б души моей скверы—
я бы вдаль уносился от всех берегов,
трепеща от пронзительной веры...
На столе, на том самом, волшебном столе—
папка с циклом “Грезовость акаций”,
я её бы вскрывал, словно кожу стилет,
и читал бы: “Пора просыпаться!”.

Сергей КАВЫРШИН

***
Скоро я сойду с ума,
Спьяну вскрою бритвой вены,
Головою врежусь в стену
И подохну задарма.
“Я, — скажу, — Наполеон.
Подавайте Жозефину!”
Кто-то смотрит, смотрит в спину...
Ох, меня не любит он...
Выжигает взглядом разум...
Дописать бы до конца...
Без названья, без лица...
Издевается, зараза!..
Всё подталкивает к краю,
Подбивает вниз взглянуть...
Я — актёр, сценарий — жуть.
А в конце я умираю.