Геннадий НИКОЛАЕВ

О НАШЕМ МАРКЕ

Сколько живет во мне людей,
Сколько прожектов и сколько идей!
Марк Сергеев , “ Над облаками
-облака...”. Иркутск. 1998.

Готовясь к работе над воспоминаниями о Марке Сергееве, я собрал все, что накопилось за долгие годы нашего знакомства и дружбы: подаренные им книги, поэтические и прозу, журнальные и газетные публикации, красочные альбомы Байкала с его стихами, письма. Материалов набралось — целый стол! Взялся перечитывать стихи. Многие были знакомы еще по Сибири, по Иркутску, многие жили в душе вместе с образом Марка...

“Мы — герои и жертвы:
Мы — спины,
Мы — плечи,
Мы — шпалы!”
“Ко мне синица залетела,
помельтешила у окна,
к машинке подошла несмело,
каретку тронула она...
Потом крылом взмахнула птица,
в мир заоконный уплыла,
и тут прочел я на странице:
“Сергеев, как твои дел а?”.
“А что нам дается без платы?
Немного: зарницы вдали,
рассветы, дожди и закаты,
два метра могильной земли...”

Стихи были разные — очень хорошие, глубокие, бравшие за живое, и — другие: легкие, веселые, стихи-песни, стихи-зарисовки, стихи-настроение, стихи-шутки. И — особый разговор — стихи о Байкале!
Огромный пласт — работы о декабристах, их женах, разделивших судьбу своих опальных мужей. О Пушкине и его предках... И — о Сибири!
Не претендую на роль критика и даже не пытаюсь делать хотя бы беглый анализ того громадного литературного наследства, что оставил нам Марк Сергеев. Это — задача специалистов, причем весьма квалифицированных, способных по достоинству оценить это уникальное явление в культуре Иркутска, Сибири и России. И не только России, ибо велик вклад Марка Сергеева как переводчика и организатора культурных связей международами разных стран...
Могу лишь высказать свое личное ощущение: Марк Сергеев в нашей культуре фигура значительная, огромная, еще не оцененная по достоинству, фигура, в отличие от нынешних деятелей, объединительная, своего рода символ многотрудного служения Добру в условиях “зажатого” тоталитарными установками искусства. Пример счастливого сочетания разнообразных талантов в одном человеке: поэтического, организаторского, человеческого. Таланта человеческого, проявлявшегося в той редкой душевной щедрости, с которой Марк откликался на просьбы о помощи, а зачастую, не дожидаясь просьб, сам приходил на помощь, независимо от творческой и политической ориентации человека, которому помогал. Бескорыстно, без каких-либо “соображений”. Это в мире советского искусства, надо признать, бывало не слишком часто...
Слова, слова, слова... Как иначе передать ту теплую, нежную волну, что поднимается из глубины души

при имени Марка Сергеева? Иного “инструмента” у меня нет. Слово было и его родной стихией. Он буквально купался в словах, изобретал их, тасовал, виртуозно играл с ними, как жонглер играет с шариками, сталкивал неожиданными, смешными гранями и, довольный произведенным эффектом, тихо смеялся. В эти мгновения полной власти над словом он был счастлив. И так как игра со словом была стихией, в которой он существовал всегда, создавалось впечатление, что Марк — очень счастливый человек. Да так, наверное, и было. Хотя...
Менее всего Марк походил на эдакого вечно веселого, везучего зубоскала-бывали, и нередко, в его жизни времена тяжелые, ответственные, ситуации критические, почти надрывные. Он знавал и неприязнь, и предательство друзей, и черную неблагодарность за все то доброе, что делал людям, знавал и нападки завистливых коллег, и подлость. Но в силу своей природной мудрости и воспитанной деликатности, личные свои трудности и проблемы носил в себе, не нагружал ими друзей. И лишь когда его слишком сильно, слишком глубоко обижали, лицо его, обычно светлое, доброе, становилось каким-то усталым, больным. Боль эту он носил в себе, но позднее, когда справлялся с тяжелым настроением, мог, шутливо обыгрывая ситуацию, поделиться с кем-нибудь из нас, его близких товарищей, какая “пуля” пролетела мимо. При этом “пули” не только пролетали, но и впивались в его душу, отравляли жизнь, однако ему всегда доставало мужества достойно “держать удар”.
Убежден, любви, тепла в его жизни, было куда больше! И потому повторяю: Марк был счастливым человеком, щедро делившимся своим светом и теплом с людьми.
Самое первое, восходящее к апрелю 1964 года, впечатление от Марка Сергеева осталось в памяти после 3-й областной конференции “Молодость. Творчество. Современность”, на которую я и мой соавтор Г.А. Сергеев, тоже инженер и тоже работник ангарского комбината В.Ф.Новокшенова, попали со своими первыми совместно написанными рассказами.
Марк руководил семинаром поэзии, с прозаиками занимался Франц Николаевич Таурин, тоже достойный самых добрых слов. Именно он разбирал наши беспомощные рассказы. Представляю, какое адское терпение надо было иметь, чтобы осилить буквально горы рукописей, представленных молодыми и не очень молодыми авторами. Но еще большее терпение и душевную мягкость, понимание и снисходительность надо было проявить при обсуждении, чтобы не обидеть слишком резкой оценкой, не прервать, может быть, в самом зачатке, развитие литературных способностей. И этими качествами настоящего педагога Франц Николаевич обладал в полной мере. И все мы, участники семинара, были благодарны ему.
Но особенно запомнилось выступление Марка на заключительном заседании при подведении итогов конференции. Он никого не выделял, никого не хвалил и не ругал. Для нас, дерзнувших взяться за перо, он говорил вещи, куда более важные. Ну, например, о том, что надо пристальнее всматриваться в жизнь во всем ее диапазоне — от рождения до смерти, ибо смерть это последняя, заключительная точка жизни, и она, как показывает классическая литература, тоже может быть источником вдохновения. Поразило то, что говорил он просто, как-то очень по-человечески,

Скачать полный текст в формате RTF