Схватка была короткая, смертная. Парни, напоровшись на немцев, сперва, конечно, растерялись, быть может, заорали “Хенде хох!”, не углядев, что за оплесневелой каменной оградкой лежит и караулит мародеров еще один автоматчик. Они сразу же свалили двоих русских — оба вон лежат в отдалении, четверо же сгреблись с фрицами врукопашную, били прикладами, пытались стрелять. Рыжий мужик с норовисто закругленной рыжей макушкой каменно сжимал саперную лопатку, облепленную синими мухами — лакомо мухам, кровь и сгустки мозга на острие лопатки. Уронив винтовку с полувыдернутым затвором, из которого не успела вылететь обгорелая гильза, широко и нелепо раскинув из шинели руки и ноги, костлявые, длинные, в полузамотанных обмотках, лицом в грязь, лежал боец, при виде которого в Лешке все завыло: “Васконян! Господи боже мой, Васконян!..”
Берег Тетеркин, оборонял российский Санчо Пансо своего славного рыцаря до конца и засек лопатой бестию — фрица, может и не одного. Васконян успел выстрелить только раз, небось попал в врага, которого назначал себе уничтожить, еще там, в Сибири, в зимней деревушке Осипово. Все следы человечьи, все лунки от копыт животных — полны красной загустевшей жижи. Лужа вокруг колоды багрового оттенка. В растоптанную грязь вплетены кровавые завои, даже на зелени заплесневелой колоды и желоба рыжими брызгами насохла человеческая кровь. Тучи мух, синих и рыжих, какая-то тля, липнущая к грязи и утопающая в ней, облепила смертный пятачок.
Вороны летали низко над огорожей и прятались в отдалении, боясь приблизиться к месту водопоя и гибели, но к вечеру, когда поутихнет плацдарм, они налетят, они тут похозяйничают.
Старый козел с козлушкой, при приближении человека нехотя убредающие от колоды, улеглись в глуши бурьяна, за полуразвалившейся кладкой каменной ограды, и козел задремал, дожидаясь, когда уйдет солдат.
Козлушка настороженно прядала ушами — боязливо воспринимало животное стрельбу, битву, людей, но начинало уже, видимо, привыкать ко всему этому неспокою. Привык же козел-то, дремлет, жует вон чего-то, уронив бороду в колючки, по-шаманьи мудро сощурив глаза.
Почти не таясь, Лешка ушел вниз по Черевинке, в устье ее, мельком отметив, что в районе тополей, на наблюдательном пункте, все так же деловито идет работа — минометчики день ото дня все плотнее, все метче кладут мины под яр в устье Черевинки, не давая дышать русским на берегу, выбивая и выбивая их.

г. Красноярск
№1, 1994 г.

Из антологии ДиН

Вильям ОЗОЛИН

ЗАБЫТЫЙ РОМАНС

В старинном флигеле,
В старинном,
В таком – что уж за сотню лет! –
Сорвался с клавиш клавесина
Забытой песенки куплет,

Под абажуром медно-красным –
Вспорхнул, кокетливый, чуть-чуть:
“Когда-нибудь, мой друг прекрасный,
Когда-нибудь, когда-нибудь…”

Пустяк! Альбомная игрушка!
Дань отлетевшей старине.
Хозяйка, милая старушка,
Его, шутя, пропела мне.

Шутя пропела. Но неясный
Куплета смысл сдавил мне грудь:
“Когда-нибудь, мой друг прекрасный,
Когда-нибудь, когда-нибудь…”

Она и помнит-то едва ли
Того, кто ей оставил в дар
Слова безудержной печали
И сердца юного пожар.

Но то ли вечер был ненастный
И ветреный – теснило грудь:
“Когда-нибудь, мой друг несчастный!
Когда-нибудь, когда-нибудь…”

Как одинокий голос горна,
Как набежавшая гроза,
Мне вдруг перехватила горло
Сентиментальная слеза.

Подумать только – в век железный
Такой рефрен теснит мне грудт…
“Когда-нибудь, мой друг любезный!
Когда-нибудь, когда-нибудь…”

Знаменитые строки Сибири

Не упрекай сибиряка,
что у него в кармане нож.
Ведь он на русского похож,
как барс похож на барсука!

Леонид Мартынов (Омск)