Лев ТАРАН

ТИХИЕ СЛОВА ЛЮБВИ

ШКОЛЬНОЕ

Подошел нечаянно к переулку я.
Людочка Нечаева, милая моя!
Вот он угол булочной, вон твой дом стоит.
Пылью переулочной тротуар покрыт.
Помнится: от робости — был мой шаг тяжел.
Как по краю пропасти, я вдоль окон шел.
Прятался в отчаяньи вон за те кусты.
Людочка Нечаева, если б знала ты!..
А еще мне вспомнился вечер выпускной.
Вспомнился, наполнился давнею тоской.
Стол пестрел закусками. Музыка вокруг.
Но с глазами грустными встретился я вдруг.
Что их опечалило? Неужели я?
Людочка Нечаева, милая моя.

СВЯТИТЕЛЯМ

Мы оставлены Вами, оставлены.
Вы о нас позабыли.
Мы живем за тяжелыми ставнями,
как в глубокой могиле.

Мы уже разучились молиться.
Вместо пения — крики.
Превратились в музейные лица
Ваши скорбные лики.

Превратились в пустые развалины
Ваши светлые храмы.
Мы оставлены Вами, оставлены.
Не поймем ни черта мы.

Мы живем, ненавидя друг друга.
Мы во власти стихии.
Разгулялась жестокая вьюга
на просторах России.

Сколько страсти и сколько старания
в каждом праведном хаме.
Неужели все это заранее
предусмотрено Вами?

Наши будни и праздники серы.
И отравлены водкой.
Ни любви, ни надежды, ни веры,
и ни радости кроткой.

Наши души как будто бы вынуты.
Пьем и воем в бессильи.
Мы покинуты Вами, покинуты.
Вы о нас позабыли.

УЛИЦА ДОСТОЕВСКОГО

В рыжем пламени кленов,
в мягком золоте лип -
двух печальных влюбленных
разглядеть не смогли б.
Но постигли б едва ли
странный их разговор...
Ее взоры сверкали:

то мольба, то укор.
И смотрел он уныло
на свое божество:
нет, она не любила
и не любит его.
И вздыхал он устало:
до чего же мила!
Солнце в кронах блистало,
и мела, и мела
в дебрях старого сада
золотая метель...
— А как вспомню, что надо
с ним ложиться в постель...
— Сон приснился кошмарный:
гробик... личико... снег...
— Я тебе благодарна,
благодарна навек...
— Но хоть видеть? Порою?
Просто так! Невзначай!..
— Значит, тайну раскрою.
Лучше нам не мешай!
Нескончаемо длится
странный их разговор.
Возле сада — больница
и решетки узор.
Если вы приглядитесь:
там, у белых колонн,
и мудрец, и провидец,
темный, бронзовый — он!
Как он сгорбился тяжко:
видно, страсть горяча,
и сползает рубашка, -
и сползает с плеча.
Он задумчив и страшен.
Он недвижим и нем.
А влюбленные наши
разошлись между тем.
Разошлись в одиночку,
чтобы все-таки жить,
чтобы вырастить дочку,
чтобы строчку сложить,
чтоб любовь продолжалась,
чтоб все бесы земли
состраданье и жалость
истребить не смогли,
чтобы тайна святая
их негромкой беды...
И метель золотая
замела их следы.

№ 5, 1994 г.