Надежда КОНДАКОВА

НА ТОМ БЕРЕГУ

***
Донашиваешь то, что при советской
постылой власти куплено, и вот -
во взгляде ни уверенности детской,
ни дерзости былой недостает.

Зевакой был, зевакой и остался,
но, комкая в кармане сто рублей,
ты горько помнишь все, над чем смеялся,
оно теперь — твой дом, твой мавзолей.

***

Д.Г.

шесть лет шесть бочек арестантов
и злобой дышит Арарат
и не Эол а сумрак Дантов
слепит ожесточенный взгляд
и словно боль самообмана —
ползет вселенская тоска
но яд медового романа
лелеет кончик языка

ИСХОД

из страха из краха из праха
рванулась душа как обвал
в овал где надменную пряху
сантехник Гермес целовал
о свет фотографий и график
слепых коммунальных страстей
в ничтожнейшей из биографий
в надежнейшей из плоскостей
... детей не прижив от урода
уходишь в кромешную тьму
и праздником этим исхода
ты мстишь и себе и ему

НА ТОМ БЕРЕГУ

Проходя по бальному апрелю,
По Господним и нашим страстям,
Ты боишься Фому и Емелю
И не веришь иным скоростям.

Потому вдоль неубранной свалки
Ты уходишь — как воздух — в строку,
А мужчина, ничтожный и жалкий,
Остается на том берегу.

Где жила ты в неверье и страхе,
Как в руинах, сгоревших дотла,
Где смирительной нету рубахи,
Чтоб размером тебе подошла.

И уже потому не помеха
На груди этот крест голубой,
Неразрывное сильное эхо
Да ниспосланный ангел — с тобой.

г. Москва
№5, 1994 г.

Нина БЯЛОСИНСКАЯ

С ЛЕБЕДЬЮ И ЛЕБЕДОЙ

Горе мне — я знаю правду, не престижную у вас.
Не приметен, не приятен, не приютен мой рассказ.
Не рассказ, а расставанье с тем, с чего я начала.
И почти неузнаванье полудетского чела.
Безмятежная идейность с тихим привкусом тоски.
На подзолистой равнине прорастают колоски.
С пыльной горестной полынью — скудный пир души горчит.
Безмятежная идейность иногда во сне кричит.
А дорога круторога — два кирзовых сапога -
И всего-то шаг до Бога или к черту на рога -
Так замешаны вкрутую голод, ужас, интерес,
“— Сделай милость!” и “— Ату их!”, Чист-родник и Темен лес,
Где нечаянная жалость и жестокость не со зла...
Разбежалась побежалость. Увязала, но везла.
И сама себе на пятки наступала в добрый час.
Уходила без оглядки. Возвращалась всякий раз.
Хороводила бок о бок с лебедью и лебедой.
И уже не детский облик. И уже не молодой.
Но гляжусь — и откликаюсь — в свой исток со склона лет.
Расстаюсь — не отрекаюсь. Благодарствую вослед.

***
Мир прозрения ярок и грозен,
Разверзается, бьет по глазам.
Цвета крови окажется розан,
И своим не поверишь слезам.
Тьму былую итожишь, итожишь,
Светом белым не смея владеть.
И зажмуриться снова не можешь.
И еще не умеешь глядеть.

***
Было молодо — не зелено, а красно.
Хорошо ли, что состарились поврозь?
Кто рассудит — что прекрасно, что напрасно?
Как разъялось, разломалось, разбрелось...
Было — убыло.
По целому рубила.
Бедовала вполбеды. И поделом.
Девка била, баба била — не разбила.
А старуха разметала подолом.

г. Москва
№5, 1994 г.

Ия НОСОЧЕВА

ПОВИННОЙ ГОЛОВОЙ

Вынянчиваю собственное “Я”.
Выклянчиваю у людей вниманья.
Жду чуткости и пониманья
Взамен своих претензий и вранья.

А рядом дети выросли травой,
И муж не может в комнату без стука,
В которой образованная сука
Поклоны бьет повинной головой.

г. Красноярск
№5, 1994 г.