Мария СКРЯГИНА

ТАЙГА

Был конец августа – время, когда лето закатывается за горизонт вместе с солнцем. Здесь, у реки, они сразу почувствовали изменения. Второго августа наступил Ильин день, после него, как положено, вода стала темной, быстрой и легкой. Какое-то время она еще хранила тепло, накопленное за лето, но потом рассталась и с этой памятью. Ольга по-прежнему выходила на берег полоскать белье, от холодной воды сводило руки, но она старалась не обращать внимания. Руки у нее были худые, с тонкими пальцами, детскими запястьями, крохотными, хрупкими, с сине-зеленоватыми жилками под тонкой кожей. От воды кожа грубела, становилась шершавой. Ольга не замечала. Возилась с бельем. Одна на пустынном берегу. Домишки смотрели на нее сверху, темные, кособокие, укрывшиеся за хлипкими заборами. На другом берегу темнел лес, черно-зеленый, строгий, стеной. Изредка проплывал по реке корабль, тащил баржу с бревнами, углем или песком. Тогда над рекой по-особому пахло, и Ольге нравились все запахи: и угля, немного искусственный, какой-то заводской, и смолы, живой, искристый. Она не думала о том, как сжимается сердце у мужчин на кораблях, когда они смотрят на одинокую женскую фигурку на заброшенном берегу, неистово борющуюся с отяжелевшими от воды простынями. Ей некогда было отвлекаться. Раз-раз, вода просачивается сквозь ткань, уносит следы стирки, раз-раз, теперь отжать. Тоненькие руки пытаются обхватить ткань и сжать, сжать сильно-сильно, и косточки на пальцах становятся белыми. Но вот дело закончено, белье аккуратной горкой сложено в таз. Ольга поправляет выбившиеся из прически пряди, смотрит на тот берег, собирается уходить, но вдруг видит, как желтый лист проплывает мимо нее. Она улыбается как маленькая девочка, заходит в воду и забирает его, чье-то послание сверху по реке. Осень.
С тяжелым тазом поднимается по трапу к своему дому, десять неудобных палочек-ступенек. Дедушка сидит на лавочке у калитки и курит трубку.
– Рыбку что ли поймала? – он выпускает дым и хитро смотрит на Ольгу.
– Да нет, так, чепуха. – Дед встает и открывает калитку. Пропускает Ольгу вперед и идет за ней. “Чего идет, сидел бы себе”. Ольга протирает веревки и начинает развешивать белье.
– Вот ты скажи мне, чего ты отсюда не уедешь? – “Ну, начинается! Каждый раз одно и то же”. Ольга старается не обращать внимания.
– Посмотри на себя, молодая, красивая, в дыре этой маешься. Поезжай в город, найди работу, жилье, мальчика в школу пристрой. Пропадет ведь он, в этой глуши. Одна здесь дорога – пить, воровать да в тюрьме сидеть. И хуже ведь может быть – убьет кого или его. Это он сейчас еще маленький, несмышленыш, а через пару лет уже ничего и не изменишь. Ольга слушала в пол-уха, орудуя прищепками, развешивая детскую одежду: маечки, футболки, трусики, рубашки. Она только выглядела спокойно, повернуться бы, закричать, чтобы замолчал, чтобы не мучил ее.
– Ольга, вот не слушаешь ты меня, думаешь, взрослая, сама разберешься. Добрая ты у меня, добрая и глупая.

Дед постоял и ушел в дом. Ольга смахнула набежавшую слезу и села на крыльцо. Так и сидела, недвижимая, посреди колышимых ветром парусов-простыней, пододеяльников и одежды. Сидела, опустив усталые руки, слушала, как шумят на берегу тополя, исполины, великаны из детских сказок. Ваня прошмыгнул неслышно, даже калитка с улицы не стукнула.
– Мам, ты чего?
– Устала, сынок, – Ваня сел рядом и прижался к ней. Она потрепала его по светлой голове. Ванечка, солнышко, одна радость у нее в жизни.
– Где был? Что делали? – Родненький, кровиночка, Ольга чувствовала под ладонями, через одежду, теплое тело. Такой маленький, беззащитный, не обидел бы кто.
– С Мишкой шалаш строили. Там даже спать можно. Хочешь посмотреть? – С Мишкой – это хорошо, Мишка из соседнего двора, спокойный, вроде неиспорченный. Хороший друг для ее шустрика.
– Конечно, посмотрю. А сейчас – руки мыть и обедать.

Когда-то это был большой, растущий поселок на берегу реки. Мужчины ходили на судах, вверх, на юг, и вниз, на север, до Ледовитого океана. Везли все, что угодно – песок, уголь, древесину, топливо, оборудование. Потом судоходство начало приходить в упадок, все меньше и меньше кораблей проплывало по реке, мужчины, не мыслившие жизни без рубок, машинных отделений, без воды, стали оставаться на берегу. Работы не было. И все как-то быстро стало разваливаться, домишки, словно почувствовав всю безысходность в людских душах, начали стареть и разрушаться, о том, чтобы строить новое, даже и не думали. Молодые без сожаления уезжали в большие города, старики доживали свой век. Поселок тоже доживал. И Ольга ясно видела, что через десяток лет он исчезнет с лица земли, как будто не было ни мужественных людей, покоривших тайгу, покоривших суровые воды, ни их большого, тяжкого труда, вон, как у деда, засевшего в заскорузлых пальцах, как будто все было зря и понапрасну. Еще в детстве она помнила светящиеся лица речников, вернувшихся домой, рассказывающих о своих путешествиях, о планах, о стройках, еще в юности, гуляя по берегу, она не раз замачивала ноги в набежавшей от проходящего судна волне. Сейчас – нет, ничего, спокойно течет река, сама по себе. Взбунтуется в непогоду, но также и успокоится. Мужички выменивают у старух пойманную рыбу на самогон и вспоминают прошлое, и все доказывают друг другу, кто сильнее, кто лучше, хотя одряхлели совсем. Женщины выбиваются из сил, обихаживая свои огороды и живность. Школа, два магазина, ателье, которое и ремонт обуви, и парикмахерская, почта, клуб с маленькой библиотекой – вот и все достопримечательности.
Дед читает газету местного района, два листка с ровными колонками букв и парой фотографий.
– Наше пароходство купила соседняя область. Почему-то все очень рады. Рады последнее продать, не свое, не своею кровью и потом, потому и не жалко.
Ольга быстро резала овощи в салат, помидоры и огурчики со своего огорода, перец, ароматную зелень, лук.
– Сметаны-то не жалей, сметаны, – пробубнил дед, не отрываясь от газеты.

Скачать полный текст в формате RTF