Девушка подняла голову и в смятении посмотрела на испуганно жавшихся ребятишек:
— Слышите, быстрее зовите тетку Анисью! Быстрее!..
Стайка ребятишек стремительно сорвалась с места. Они мигом перепорхнули через поскотину. И вот уже по деревенской улице волной покатились детские голоса, напрявляясь к дому Анисьи Омутовой.
Старуха услыхала приближающиеся ребячьи голоса:
— Осподи, никак опять че-то случилось? — у нее тревожно забилось сердце.
А с улицы неотвратимо, точно грозовой вал, доносилось все яснее и яснее:
— Гришку Омутова бык забодал! Уми-и-ра-а-ет Гриша-а!..
Старуху точно обухом топора ударили по голове. У нее зазвенело в ушах: “А-а-ет! Е-е-т!
Гришка-а-а!”
— Гриша! — как-то неопределенно-вопросительно проговорила она. И, наконец осознав, закричала пронзительно высоким голосом что-то непонятное. Ослепительно яркий свет солнца ударил ее по глазам. Анисья прозрела. Отбросив палку в сторону, она стремительно выбежала из избы.
Опять в деревне захлопали двери, заскрипели калитки; кругом слышались тревожные голоса. Народ потянулся следом за старухой, молодо бежавшей посреди улицы.
— Быстрей! Быстрей! — жарко стучало в висках у Анисьи.
Она не замечала ничего вокруг. Подбегая к ферме, увидела сидящую на земле Лиду и лежащего около нее человека. У старухи вдруг отказали ноги. Последние метры она медленно подходила, ступая чужими, непослушными ногами. Подойдя к девушке, она опустилась на колени. Анисья молча и жадно рассматривала родное лицо сына с посиневшими губами и заострившимся носом.
Раненый открыл глаза и, увидев склоненную над ним женщину, улыбнулся непослушными губами и тихо прошептал:
— Какая ты старенькая, мама! Вот мы и увиделись, — Григорий закрыл глаза и потерял сознание. Анисья упала на грудь сына и замерла. Их молча окружили потрясенные жители.
Неправдоподобную, жуткую тишину, свалившуюся на людей, вдруг разорвал истерический мальчишеский голос. Захлебываясь слезами, он кричал:
— Не виноват я, деда, не виноват! Он сам!.. Сам!.. — мальчика судорожно прижимался к высокому старику. Игнат Корешанов гладил светлые волосы внука, его бескровные высохшие губы мучительно шептали:
— Где же твоя справедливость, Осподи! — и уже строго, осуждающе: — Не по-божески это, не по-божески... — Из глаз старика непрерывно бежали слезы.

г. Омск
№5, 1994 г.

Из антологии ДиН

Юрий БЕЛАШ

ВОСКРЕСШИЙ ИЗ МЕРТВЫХ

Его посчитали убитым...
И, все документы забрав,
ушли по дороге размытой,
в воронке землей забросав.

Но он оказался живучим —
откуда и силы взялись! —
и выбрался из-под липучей
холодной могильной земли.

Он был оглушен
и контужен,
и долго не мог он понять,
кому и зачем было нужно
живого его зарывать.

А понял — и грудью
на пашню:
“Ремень мне, медаль,
сапоги?!”
И так ему сделалось
страшно,
что лучше б
он вправду погиб.

Уж лучше и вправду навеки
ему земляную дыру,
Чем так вот случайно,
нелепо
остаться в фашистском
тылу!

Куда он теперь —
безоружный,
оглохший,
в грязи
и босой?
Себе самому-то
ненужный —
кому же он нужен
такой?..

Смеркалось.
С тоскливою болью
за лесом дымился закат.
И брел, спотыкаясь,
по полю
воскресший из мертвых
солдат.