Борис АНТОНОВ

СИБИРИАДА
ЛЬВА ГУМИЛЕВА
И ЕГО СОУЗНИКА
НИКОЛАЯ
ПЕЧКОВСКОГО

1

Когда поэты стали прикрываться псевдонимами, Анечка Горенко, не задумываясь, выбрала себе имя далекого предка — ордынского хана Ахмата.
Николай Михайлович Карамзин в своей знаменитой истории утверждал, что тот был последним правителем Большой или Золотой Орды, который с великим трудом, но все-таки держал норовистую Русь в узде и с усердием собирал с ее земель богатый ясак. После его смерти Орда распалась на мелкие кусочки, словно разбитое зеркало...
В 1910 году Анна выходит замуж за блестящего поэта-романтика Николая Гумилева, фамилию, однако, не меняет.
Была любовь. Стихи. Сын, Лева.
Любовь прошла. Не поладилось у поэта и с новой властью. Не прижился. Не приспособился. Его забрали, завели дело, записали: “Гумилев Николай Степанович, 35 лет, б. дворянин, филолог, участник Петроградской боевой контрреволюционной организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связаться в момент восстания интеллигентов, кадровых офицеров, которые активно примут участие в восстании,получил от организации деньги на технические надобности”.
Теперь мы уже не дивимся множеству дел, шитых белыми нитками, однако заключительные строки данного потрясают: “приговорить к высшей мере наказания — расстрелу”.
С исполнением не задержались. Мало, революционно-пролетарское проклятие черной тучей нависло над женой и сыном. В 33-ем Льва арестовывают и по-первости держат в камере 9 дней. Убедившись в том, что ничего крамольного против власти среди друзей не говорил, а то, что говорил, больше смахивало на фиглярство и интеллигентский выпендреж, отпустили. А, может, брали для острастки: страна вступала в полосу тоталитарного страха.
Лиха беда — начало. В 35-ом вновь арестовывают. “Заметали” в тот год в первую очередь студентов из интеллигентных семей (упаси Бог хвастаться знатностью рода), а также тех, кто преуспевал в науках. В фаворе были рабфаковцы и различные выдвиженцы. Неважно, что они “плавали” на экзаменах и лепили липовые дипломы, важно, что они пришли из низов, были преданы власти и свято верили в светлое будущее страны.
Потрясенная арестом мать обратилась через знакомых к Сталину. Леву освобождают, но на воле недолго пришлось погулять: в 38-м снова арестовывают, избивают, выбивая признания, и после полуторагодового следствия отправляют на великую стройку социализма — Беломорканал. Вскоре 10-летний срок, определенный Льву, показался кому-то слишком малым. Его возвращают в Ленинград, где статью заменяют более строгой, тянувшей “под вышку”, но пока дела перебрасывались из одного кабинета в другой, уточнялись и переписывались, сняли прославившегося “ежовыми рукавицами” наркома-недоростка, а вместе с ним и многих его выкормышей-следователей.

Пришли другие. И хотя они не били, но приговор составили: статья 58, пункты 10-11. 5 лет.
Срок по тем временам — на один чих. Но тянуть тем не менее надо. Послали туда, где Макар телят не гонял — в тундру. После отбытия срока не сразу отпустили. Пришлось полтора года шастать с геологами в Туруханском стылом крае. Когда началась война, запросился на фронт. Притормозили. Смекнув, покалечил “по неосторожности” магнитометр, в раскаянии забил себя в грудь. В органы начальство заявлять не стало, (а могло бы), — махнув рукой, посодействовало отправке на фронт.
Воевал. До Берлина дошел, но ни единой медальки не получил, поскольку сидевшим награды не полагались. Нет медалек, и ладно. Главное — жив: то ли не награда?! Мать увидел. В университете на истфаке восстановился. 10 экзаменов за два курса чохом сдал.
Казалось, все складывалось как нельзя лучше. Но вот в 46-м прогремело постановление ЦК партии о журналах “Звезда” и “Ленинград”. Избит Михаил Зощенко, влетело Анне Ахматовой. Досталось и Льву: несмотря на подготовленную диссертацию, его выгоняют из аспирантуры, злорадно отметив в характеристике: “Высокомерен и замкнут, не занимался общественной работой, считая ее пустой тратой времени”. С этой характеристикой Лев обратился в сумасшедший дом, где его не без удовольствия, но все-таки с опаской приняли библиотекарем.
Сумасшедший дом оказался не только теплым, но и везучим местечком. Заработав новую характеристику, Гумилев подает диссертацию на защиту, из 16 голосов получает 15, но остается без кандидатского диплома: его снова хватают, суют в Лефортово, выбивают признания. В чем? Этого не знали даже следователи. Признавайся и — все!
Анна Андреевна снова в панике. Больное сердце подводит все чаще и чаще. Многие после злобных выступлений Сталина и Жданова отвернулись от нее, руководство, страхуясь, поспешило исключить из Союза писателей.
Что делать? Что делать? Прежде всего — избавиться от улик. В любую минуту могут нагрянуть непрошенные гости в шинелях и устроить обыск. Хотя, что они могут найти в доме литератора, где лишь книги да бумаги? Впрочем, Осипа Мандельштама тоже за бумаги, всего лишь за страничку замели: “Мы живем, под собою не чуя страны”...
Ахматова торопливо перебирает рукописи, бросает листы в огонь. Горят-пылают “Пушкин и Достоевский”, “Гибель Пушкина”, по свидетельству знатоков, лучшее из всего написанного.
Сталину удалось нагнать страху на страну. А где страх, там и подобострастие. Многие, преуспев в подлом деле подхалимажа и приспособленчества, становились литературными генералами, получали почетные звания, ордена, премии, обрастали кабинетами и дачами, печатались по случаю и без, президиумничали, выступали, наставляли, врачевали человеческие души, намечали контуры светлого будущего.
Лучшим способом выйти в люди они считали славословие. И славили. Газеты запестрели от “датских” стихов — стихов, написанных к определенной знаменательной дате. Особое усердие проявилось в 49-м году, когда вся страна отмечала 70-летие своего Отца и Учителя. Попробовала, скрепя сердце и прижав совесть, вписаться в хор аллилуйщиков и Ахматова. Не ради звания или медальки — ради сына.
Написала.

О Сталине.
Пусть миру этот день запомнится навеки.
Пусть будет вечности завещан этот час.
Легенда говорит о мудром человеке.
Что каждого из нас от страшной смерти спас.

 

О народе.
И благодарного народа
Вождь слышит голос: “Мы пришли
Сказать, — где Сталин, там свобода,
Мир и величие земли!”

Скачать полный текст в формате RTF