Владимир МАЗАЕВ

ЧЕЛОВЕК И ОКРЕСТ НЕГО

Вернется еще почти утраченная ныне
мода на рассказанную очень простыми
словами житейскую историю.
/Из разговора/

 

НЮРКА ИЗ ТАРЛАШКИ

Елена Сергеевна, женщина в годах, на восьмом десятке, живет в двухкомнатной панельной хрущевке, одна.
Звонок в дверь, За дверью незнакомый мужчина. Куртка из мышиного сукна, рабочего вида брюки. На заросшем лице растерянность и виноватость, будто позвонил по ошибке. Но что ее сразу как-то расположило к нему — заговорив с ней, он сдернул с головы кепку, смял в руке.
У незнакомца просьба, для нее весьма неожиданная. Он просит Елену Сергеевну принять на квартиру (ненадолго, месяца на полтора-два) его четырнадцатилетнюю дочь Нюрку. Сами они из Тарлашки, деревня так называется... “Понимаете, Елена Сергеевна, такое приключилось обстоятельство...”
— Кто же дал вам мой адрес, мое имя?
— Да женчины во дворе, на лавочке... А Нюрка — не подумайте чего! — девка покладистая, и по дому если помочь, и в аптеку или куда слетать... Вот паспорт мой, если хотите...
У Елены Сергеевны неладно с ногами: по квартире — и то с палочкой. Ей в самом деле трудновато одной, но у нее есть телефон и есть внучка Валентина, в Зареченском районе живет. Далековато, и двое малышек на руках, а вот навещает с приборкой помочь, еды подкупить.
Нюрка оказалась подростком рослым, но с личиком десятилетной девочки (впечатление было: сама растет, а личико перестало). Две косенки из головы торчат.
Когда же она разделась в прихожке, скинула плащик, Елена Сергеевна охнула: девчонка-то — беременна...
Характер Нюрка явила живой, легкий, с этакой сельской хитрецой, перетекающей в простодушинку. Едва обвыкнув в новой обстановке, стала делиться с хозяйкой подробностями, одна другой замечательней.
Первая: приехала она в город рожать, “штоб Тарлашка наша не узнала”, вторая: мужчина, привезший ее, не отец ей вовсе, а “двоюродный” дядя. И живет сам дядя не в таежной их Тарлашке, а здесь, в пригороде. У него жена, трое пацанов и комната пятнадцать метров в доме барачного типа с печным отоплением. Сам он шофер на автофургоне.
Дальше в лес — больше дров. Приехала она в город совсем не потому, что “Тарлашка узнает”. Просто родная мама, закатив жуткую истерику, из дому прогнала (“ с нагульным не возвращайся, на порог не пущу!”).
Дождливые стояли дни, и Нюрка в одном дохлом кургузом плащике, из которого выросла, без копейки в кармане, всякими неправдами добралась до своего пригородного дяди: какая-никакая, а всеж-ки родня...
Однако уже через неделю жена дядина, замороченная создавшейся на пятнадцати метрах демографической обстановкой, заявила мужу: или я с тремя,

или эта проституттка, выбирай! И бедный разнесчастный дядя, матерясь и расплевываясь, усадил “проститутку” в свой фургон и поехал по дворам городских пятиэтажек, по вездесущим бабушкам на скамейках...
Почувствовав к себе участливость, Нюрка размякла, рассиропилась и призналась Елене Сергеевне в главном: родив, оставит ребенка в роддоме. И дядя ей так советует, а он жизнь знает.
“Ой, не дай Бог, чего творится вообще,”— подумала на это впечатлительная Елена Сергевна.
Работы по дому Нюрка, надо сказать, не чуралась, и все же помощница из нее вышла смешная. Взявшись почистить ванну,она через пять минут привалилась к кафелю, побелела: “Ой, теть Лен, лихо мне че-то, ровно муху съела...” А когда однажды хозяйка выбралась на лавочку подышать воздухом, то, вернувшись, застала впечатляющую картину: Нюрка, ерзая по линолиуму задницей, полы моет.
— Батюшки-светы, это ково ты делаешь-то? Кто ж на жопенке пол моет! — воскликнула простодушно Елена Сергевна .
— А мне по-другому никак! — отвествовала Нюрка, красная от натуги.
— И не смей больше! В твоем-то положении, глупая!
Словом, зареченской внучке Валентине пришлось наезжать из Заречья и ухаживать по сути за двумя...
В середине промозглого ноября ( во всю вилась поземка) подступило время родов. Елена Сергевна схватилась за телефон, вызвала “скорую”, потом полезла в кладовую, отыскала в тряпичных завалах теплый полушалок и старенькое свое пальто на ватине, обозвав его “мой лапсердак!”
Врач скорой, цветущих лет мужчина, оглянувшись на всякий случай ( а не маячит ли за спиной с осточертевшей своей клятвой этот занудный старикашка Гиппократ),— устроил роженице допрос с пристрастием:
— Полис-то есть?
— А че это?
— Ясненько. А деньги?
— Нету.
— Ну а паспорт?
— Нету.
— Что хоть есть-то?
— Ниче нету, дяденька... — прошептала и без того перепуганная насмерть болями Нюрка.
— Как же я тебя возьму? — рассердился “дяденька” и стал нервно накручивать телефон.
Тут уж не вытерпела — встряла — хозяйка:
— Да у вас, молодой человек, я гляжу, нежеланье брать ее? Громы небесные! Я прямо дивлюсь! Она же родит вот-вот! Чего я с ней делать буду?
В конце концов, бросив трубку и сердито пофырчав неизвестно в чей адрес, врач позвал санитара, и они молча повели под руки Нюрку, одетую в “лапсердак” — бесполисную, безденежную, беспаспортную — никакую. С пятнами предродового пигмента на испуганном личике. И, как подозревала Елена Сергевна, глядя горестно ей вслед, так, кажется, и не понявшую, куда это ее, несчастненькую, столь угрюмо мужики повели. То ли в больницу, то ли в тюрьму...
Ребеночек родился здоровенький, девочка, вес три двести. Но рожала Нюрка отчаянно, ором орала, звала мамку. Акушерская бригада с ней хлебнула.
Четыре дня к Нюрке никто не приходил. На пятый Елена Сергевна позвонила внучке Валентине, попро

Скачать полный текст в формате RTF