Петр ОРЕХОВСКИЙ

ПИСЬМА К ПРИЯТЕЛЮ

У приводимых ниже разрозненных заметок есть одна общая тема — Андрей Вишняков. В наше время по-настоящему добрые люди редки, более того, они невозможны. После смерти Андрея мир стал гораздо более обыденным. У меня сохранились некоторые черновики моих писем к нему; в свою очередь он предпочитал отвечать мне телефонными звонками. У меня уцелело лишь одно его письмо ко мне.
“Милостивый государь Петр Александрович!
Не соблаговолите ли, потратив четверть часа, ознакомиться с моею скромною эпистолою?
В происшествии всего того срока, что минул со дня нашей разлуки, в жизни моей не явилось решительно никаких перемен. Вот так, очевидно, доведется и окончить мне свой путь земной вдали от забот и треволнений века...
Все это так, мин херц, ежели не считать одного события, возымевшего столько мощное влияние на все размеренное течение моей, начавшей уже было увядать жизни, и повлекшего целую цепь происшествий и adventures, что не разглядеть за всем этим чьей-то роковой роли нельзя, а уж не упомянуть о нем нет ну просто никакой возможности.
Обстоятельства сложились таким образом, что летом в центре нашего благословенного либо... (впрочем не будем возносить хулу) города на улице, простите меня, Ленина, прямо в виде магазина “Золотой колос” открылось заведение. В заведении сем на свежем воздухе запросто в кружки обывателям разливают взаправдашнего пива. Как Вы сами можете заключить, происшествие сие не только приобрело окраску судьбоносности по отношению к Вашему покорному слуге, но и возымело некий общественный резонанс. Ничтоже сумняшеся, пядь земли сия промеж публики уже речется “место встречи”, поелику, проведя тут за кружкой-другой-четвертой некоторое время, возможно повстречать едва ли не всякого, кто тебе надобен был, впрочем, ненадобные тут тоже ошиваются. И действительно, не может же здравомыслящий человек миновать сего уголка Эдема, разве что он не подлец последний или иной какой законченный мерзавец, о коих и упоминать-то нет никакой охоты. Так что нынче я, друг мой, провожу большую часть своего дня с кружкою в руке, с приязнью взирая на милых сердцу моему граждан с такими же сосудами, и печалуюсь лишь об одном: без Вас грустны глотки из моей славной кружки. Ну да Бог милостив...
Душа моя, Петруша, пока я, грешный, писал Вам, сподобился получить Ваше уже второе письмо, из коего заключил, что неплохо было бы нам выпить в “месте встречи” вдвоем.
Вы полагаете, что любезный нам Сергей Витальевич поведал о времени, проведенном в неведомом городе Обнинске, однако, как вспоминается, на все вопросы о перипетиях своего визита к Вам он только икал и довольно жмурился.
А вообще-то Вы верно подметили: осень.
Нынче она у нас обильнодождливая и малокартофельная, хорошо хоть достаточнопивная.
Это и спасает.
Что ж, все в подлунной конечно. Вот и цидулю пора заканчивать. Кланяйтесь Зинаиде.
Не забывайте, да и наведывайтесь.

За сим остаюсь верно Ваш —
А. Вишняков
2.10.1992. Новосибирск.”
Как ни странно, я, собственно, не могу похвастаться тем, что я хорошо его знал. И все же это — своеобразная попытка мемуаров, в форме, впрочем, весьма отвлеченных вариаций на определенные темы. Я знаю, что они Андрея в свое время “цепляли”, как он предпочитал определять свое отношение к тому, что оставляло его неравнодушным.
Все мы хотим увидеть Париж... Странное очарование для русского сердца заключено в этом городе. Не зная французского языка, да и — право! — мало интересуясь современными французами, мы хотим оказаться внутри праздника, “который всегда с тобой”. Там должно быть легко и весело, там нет лжи и нашей русской “тяжелой правды” — уж и не знаю, почему это наша правда должна быть всегда тяжелая, горькая и неприятная. Париж для нас — земля эльфов, где можно жить вечно, не уставая от жизни...
Как хочется прожить жизнь, прогуливаясь, посиживая за чашечкой кофе с хорошим коньяком, вдыхая аромат роз и каштанов.
Мир так огромен — и хочется просто гулять по нему, рассматривая витрины и останавливаясь в музеях, слушая очередных философов в мировых университетских центрах и делать ставки на лошадей и боксеров по маленькой. Митинги фашистов и коммунистов, сборища религиозных сект — мимо, мимо!.. — но это тоже интересно, это тоже можно посмотреть, отчего же нет. Нам столько говорили о долге — я, например, должен всем: родителям, жене, родственникам, друзьям, Родине, коллегам..., я уже понял, что со своими долгами не расплачусь никогда. Русскому невозможно жить без долгов. Этот вечный соблазн прогуляться, а еще бы и делать дела по ходу, отдавая долги... нет, это я уже путаюсь. Одно с другим совместить невозможно. И все же — как хорошо представить себя рантье в легком светлом костюме и непременно с тросточкой; возможно, что-то похожее происходит каждый год с миллионами моих соотечественников, превращающихся в заграничных туристов. С миллионами! Это же целые армии интуристов — как много нас в свое время хотело бы быть интуристами в Советской России...
Какой это нежный соблазн — бабочка над цветком тоже прогуливается — быть и не бороться (а стало быть, не сдаваться и не побеждать). И вспоминать ушедших легко: они просто теперь отдыхают в другом месте, не требуя от тебя иной памяти, кроме той, как вы вместе сидели на пляже, потягивая холодное пиво.
Ах, Париж, Париж... я никогда там не буду.
Июль 1991 года был в Новосибирске чрезвычайно жарким. Еще сказывались последствия борьбы с пьянством и алкоголизмом — все напитки соответствующего сорта были в чрезвычайном дефиците. Вспоминается бар на улице Восход — очередь к его послеобеденному открытию надо было занимать заранее и томиться на полуденной жаре в обществе себе подобных. В очередях многие читали газеты, что, надо отметить, было тогдашним феноменом, — их не читали, по крайней мере, в очередях за пивом, “до перестройки” и перестали читать после. Велись политические и жизненные разговоры, по смыслу и редакции произносимого текста прямо сошедшие со страниц “Зияющих высот” А. Зиновьева. Среди моих друзей в то время, помнится, было несколько выдающихся поветрий:

Скачать полный текст в формате RTF