ДиН дебют

Виктория АФАНАСЕНКО

ЛЕГЕНДА ЖИЗНИ

Ранней весной, в те дни, когда тундра просыпается после зимнего оцепенения, и первые проталины появляются на окрестных холмах, жизнь вновь оживает.
Как внезапно вспыхнувший факел, полыхает весна и быстро гаснет, уступая дорогу такому же короткому и быстротечному лету, успевая за отпущенное ей время вдохнуть силу в спящую зимним, глубоким сном тундру.
Возрождающей силе весны подвластно все в природе: зеленеют травы, спешат распуститься и зацвести яркие цветы, появляются первые листочки на низкорослых деревьях. Буйно покрытые зарослями тальника лощины, овраги и поросшие редким кустарником окрестные холмы наполняются гомоном птиц, Пространства тундры звучат трубным ревом диких оленей.
Оленьи стада движутся к ледовитому океану на летние пастбища, а поздней осенью, когда ударят первые морозы, и первый снег припорошит мох, они повернут на юг.
В эти дни почти все мужчины поселка покидают свои зимние дома и вслед за оленями уходят на север. Вместе с оленеводами трогаются в путь их семьи. В нартах лежат свернутые в тугие узлы шкуры для строительства чумов, котелки, чайники, необходимые для долгого перехода запасы муки, сахара, чая, сидят женщины, дети, подростки. И кажется, что все население поселка выезжает в тундру, оставляя в домах рожениц, да доживающих последние годы и месяцы жизни древних стариков и старух.
Больные старики не требуют от родственников пристального внимания и постоянной опеки. Люди этого сурового края научились полагаться на свои силы, пусть даже и ослабленные с годами, сноровку и сметку жителей-кочевников. С детства они привыкли к свободе и независимости, к суровой природе, воспитавшей в них уверенность в себе. С раннего возраста они жили и росли, как мох в тундре, самостоятельно, без лишней заботы взрослых, подчиняясь врожденной, негласной дисциплине и естественному закону природы.
Те, кто не приспособился к этим суровым условиям, умирали в раннем возрасте, те же, кто выживал, не болели, доживали до глубокой старости и спокойно, без показных страданий, уходили в нижний мир – мир своих предков. Если же кто-то и заболевал, а в племени это случалось очень редко, тундра в изобилии давала снадобья, вылечивавшие, казалось бы, неизлечимую болезнь и быстро ставившие больного на ноги.
Если сроки пребывания человека в этом мире подходили к концу, строила отдельный чум за околицей поселка, родственники переносили умирающего в его временное, последнее жилище, где и оставляли одного, предоставив возможность спокойно, без суеты уйти в подземные тундры. В чуме старику никто не мешал готовиться к переходу жизненной границы, прощаться с жизнью и вспоминать ее счастливые и горестные дни.
Расставание с жизнью было просто и сурово, также естественно и мудро, как и возвращение в этот мир.

Люди, не испорченные традициями более цивилизованных народов, не скованные необходимостью страдать напоказ и суетиться с пышностью похорон и поминок, вспоминая ушедшего отца или мать, страдали молча и тихо.
Весной трое сынов Гиндипте погнали стада оленей на летние пастбища. Старик остался дома с дочерью Мут. Он уже не мог перенести тяготы кочевой жизни. Мут ждала ребенка, который должен был родиться со дня на день, и присматривала за отцом.
Старший сын Асянду, увидев, что отец слабеет с каждым днем, прощаясь, сказал:
– Я буду думать о тебе. Я хочу возвратиться пораньше, чтобы позаботиться о тебе.
А младший Югапте добавил:
– Отец, мы любим тебя. Не уходи. Подожди нашего возвращения.
А средний сын Васепте промолчал.
– Я подожду вас, дети, – сказал Гиндипте. Сестра успокоили братьев, пообещав ухаживать за отцом. На следующий день сыновья Гиндипте тронулись в путь. Гиндипте провожал их взглядом, пока они не скрылись за холмом. Он еще долго смотрел на горизонт, где виднелись какие-то движущиеся точки, затем опустил голову, и грустно задумался. Сердце подсказывало ему, что больше он не увидит своих сынов.
Вскоре дочь родила ребенка, и у него появился маленький внук. Старик смотрел на внука, печаль от расставания с сыновьями мало-помалу исчезала, и его старое, больное сердце радовалось новой жизни.
Лето стремительно пронеслось. Наступил сентябрь. И с первыми наступившими морозами Гиндипте ослаб, ноги отказались служить, и он почувствовал, что пришло время уходить к нижним людям, что дух его жизни Оми, охранявший его долгие годы, со дня на день покинет его. Муж Мут с соседями начал ставить чум, в котором Гиндипте должен был встретить последний час своей жизни.
Когда чум был готов, мужчины осторожно, на самодельных носилках, сделанных из шкур оленей, перенесли в него старика Гиндипте, молча, медленно опустили носилки, поставив их в центре чума, как раз в том месте, где обычно разжигают костер, также молча повернулись и вышли, оставив умирающего одного.
Бледный свет уходящего дня, проникавший в отверстие, не рассеивал сумерки, стоявшие в чуме. Гиндипте неподвижно лежал на своем жестком ложе, устремив взгляд в медленно темнеющий круг неба над головой. Он ждал, когда же Оми скажет ему, что уже можно уходить к нижним людям, к предкам, пасти оленей на подземных пастбищах, где бродит его любимый белый олень и, где на стойбище в чуме ждет его верная Айе.
Когда Гиндипте исполнилось пять лет, отец подарил ему белого олененка. Олененок только родился и еще слабо держался на тонких ногах. Мальчик назвал олененка Нумчи. Они росли вместе. Гиндипте привязался к Нумчи, никого к нему не подпускал, сестры и браться не смели прикасаться к его маленькому другу, он сам ухаживал за Нумчи. И тот платил ему преданностью, не отходил от Гиндипте ни на шаг, сопровождал хозяина всюду, куда бы тот ни пошел.
Олененок вырос в красивого, сильного оленя. Вырос и Гиндипте, став красивым мужчиной, смелым и ловким охотником, которому всегда сопутствовала удача. Его добрая и красивая жена Айе родила ему троих сынов и дочь.

Скачать полный текст в формате RTF