риотическом крыле нашей литературы, где самые дерзкие и рвущиеся в атаку игроки сидят на скамейке запасных, тогда как основная ставка в игре делается на игроков-ветеранов, для которых сыграть вничью представляется высшим результатом. Они уже давно и безмерно устали, мучаются выскакивающими менисками, незаживающими травмами и растянутыми сухожилиями, они катастрофически уступают соперникам как в скорости, так и в тактике, но тренер прошел с ними бок-о-бок по жизни уже лет по двадцать и знает, что в случае любых выборов-перевыборов они неизменно проголосуют за его кандидатуру, а потому, морщась от душевной боли, смотрит, как они проигрывают выход в следующий круг чемпионата, но при этом упорно не выпускает на поле молодых, полных сил и настроенных на победу футболистов.
Не стану спорить, что В.Белов, В.Распутин, Ю.Кузнецов, М.Алексеев, В.Личутин, М.Лобанов, В.Лихоносов и другие писатели этой литературной генерации – это, конечно же, известные мастера слова, их имена еще продолжают завораживать собой какую-то часть читательского электората, но вот для победных атак они уже откровенно слабоваты, да и вообще весь интеллектуальный мир давно уже играет в совершенно другой, так сказать, “литературный футбол”, на фоне которого усвоенная Беловым и его сверстниками тактика уж лет двадцать как полностью устарела, и победу сегодня можно одержать только свежими, способными к атакующему стилю и опирающимися на современные методы литературной игры силами...

* * *

И еще раз о постмодернизме:
В “Письмах русского путешественника” Н.М.Карамзина записано: “Весна не была бы для меня так прекрасна, если бы Товсон и Клейст не описали мне всех ее красот...” По-видимому, в том и заключается основной смысл постмодернизма, что сквозь его призму мир представляется в первую очередь – как чужой текст, и только уже потом – как некая самостоятельная ценность. До тех пор, пока этот текст не ПОДМЕНЯЕТ собой реального мира, а всего лишь ДОПОЛНЯЕТ его, помогая увидеть все его подлинные красоты, постмодернизм выполняет ту же положительную этико-эстетическую функцию, что и остальное искусство, однако стоит ему только возомнить, что он – ПЕРВИЧЕН, а весь окружающий мир – это не более как иллюстрация к его главам, как на память сразу же приходит образ библейского Каина... Основное зло от того или иного авангардного направления в искусстве заключается не столько в самом факте их существования, сколько именно в их агрессивной претензии на ПЕРВЕНСТВО, в попытке подмены этических, эстетических и нравственных критериев, уводящих искусство в сторону, противоположную Истине...

* * *

Из случайных рифм:
Правила жизни, как встарь, неизменны и строги. / Глянешь в окно, пролетая на скором в Москву: / бабушки сено граблями гребут у дороги – / значит, зимой не поляжет скотина в хлеву. // Так уж сложилось, что самые сочные травы / ныне в России – как раз вдоль железных дорог. / Этого мало для счастья, но все-таки – слава / Богу за то, что хоть это Он людям дать смог...

ДиН память

Дмитрий БАННИКОВ

ТЫСЯЧА ЛЬЕ

Солнце на тучи к утру обменяв,
Небо долги повело к оплате.
Где-то за тысячу лье от меня
Ты надеваешь платье.

Вздувшись на мокром забытом белье,
Ветер дождинкам устроил сальто.
На протяженьи тысячи лье
Ямы в воде асфальта.

В дюжине мест на сырой колее
Вечность забыла расставить знаки.
На расстояньи тысячи лье
Я заправляю баки.

Ветер и вечность меня простят:
Я их стеклом лобовым задену,
И у звонка тыщу лье спустя
Я обопрусь о стену.

* * *

Мир – зелёный, голубой и жёлтый.
Нет верней палитры и прекрасней.
Временами раскалённый жёлудь
Слепит сверху и внезапно гаснет.

Подо мной – угодья и каменья,
Вьют лианы мириады комнат.
Я годами обхожу именья,
Но никак не в силах их запомнить.

Мир собою представляет сферу;
Прорываться за её границу –
В космос – на подобную аферу
Мне, теряя разум, не решиться.

Жителей божественных чертоги
Гибельны. Я опускаюсь вглубь и
Слышу милый гром: явились боги,
Сыплют корм и шепчут: “гуппи, гуппи”.