Михаил СИНЕЛЬНИКОВ

ИЕРОГЛИФЫ ДЕТСТВА

ЗИМНИЙ ПЕЙЗАЖ

Китайские деревья. Кривизна.
Скитающийся признак перекоса.
Равнина бездыханна и ясна,
Как сон тысячелетнего даоса.
По белой глади белым шелком шьет
Слепое небо морок заоконный.
Укрыться бы хоть в рощицу иконы
Иль – босиком на брейгелевский лед...
Но возникают, как вещал Ван Вей,
“Далекие деревья без ветвей,
Далекие вершины без камней,
К вершинам подбегающие горы...”
Врывается алмазный снеговей
В некрасовские нежные просторы.

АВТОР ПЕСНИ

Пропали в наводненьях и пожарах
Давыдова обширные труды.
Ослепший, в язвах на ногах поджарых,
Он ни одной не избежал беды.

О, знал бы он, что все воспламенится –
Монгольский сказ, якутский лексикон!..
Конечно, есть у Гумбольдта страница,
Где мимоходом упомянут он.

Любивший с детства Тассову октаву,
Он сочинял поэмы до конца.
Но лишь одну безадресную славу
Обрел создатель “Думы беглеца”.

Ведь баргузин и ветер Акатуя
В тягучем звуке над страной текут...
Зачем судьбу я помянул такую,
Ушел в тайгу, где в бубен бьет якут?

Не видел Лены, не был на Байкале...
В глухом селе на волжском берегу
Вдруг ощутил я: годы замелькали,
И что оставить по себе могу?

Но безмятежен этот вечер долгий,
Как будто жизней не одна, а две,
И вдалеке вскипают волны Волги,
Невидимые в ровной синеве.

НА СЕВЕРЕ

Темный лес и незрячее время,
Тлеют ветхих домов корабли.
Вот и жило здесь русское племя
И другой не видало земли.

О ее изобилье зеленом
В густоте пролетающих лет
Сообщали Брокгауз с Ефроном,
Говорили Некрасов и Фет.

Но такое прошло-миновало,
Память эхом настолько полна,
Что веков, чтоб унять его, мало
И не в силах лесов тишина.

ДАЛЕКИЕ ГОДЫ

Тогда копали землю многие
Под солнцем черным добела,
Всех принимала геология,
Археология брала.
Вот жизнь летит, все загазовывая,
Куски хватая воровски,
Лишь снятся сапоги кирзовые
И выцветшие рюкзаки.
Я вижу эти экспедиции:
Ширь Енисея, Иртыша,
Цинга, тунгусы тусклолицые,
Энцефалит и черемша.
Хорезм и пепел в оссуарии,
Курганы темные Саян
И нефть грядущая Татарии,
И снег, и времени буран.
Походы в поисках ванадия,
Необходимого стране,
И ясность вражеского радио
В тысячеверстной тишине.
Порой туда в чернорабочие
Шли живописец и поэт,
И откликалась ночь, ворочая
Чужих костров далекий свет.
Вдруг день палящий и воинственный
Вторгался в тающую синь
Свободы тайной и единственной
Твоих урманов и пустынь.

* * *
В столицах западных и в городах восточных,
В кварталах каменных, кирпичных или блочных,
И в юрте, и в избе и в тех путях бессрочных,
В которых кратким сном промчалась жизнь моя,
В сообществах людских, и чистых и порочных,
И в брачных радостях, и в пиршествах побочных
Страстей губительных, постыдных и непрочных
Всегда жила любовь – свидетельствую я.