Руслан КОШКИН

КАБЫ МЫ...

ПРИТЧА

– Батюшка, слышишь? У наших ворот
странный какой-то собрался народ:
ровно голодные звери,
воет и ломится в двери.

– Дети! к столам придвигайте скамьи:
всё это званые гости мои.
Вы их скорее впустите
и за столы усадите.

– Батюшка, дверь уже отворена.
Гости ввалились. Желают вина
и, осыпая нас бранью,
требуют тушу баранью.

– Дети, на что же вам руки даны?!
Дайте гостям всё, что просят они.
В подполе снедь, там же бражка.
И не забудьте барашка.

– Батюшка, поданы яства с вином.
Гости пируют. Весь дом – ходуном.
Снова ударились в ругань,
вздорят, дерутся друг с другом.

– Дети, потешьте отцовых гостей.
Мало ль вы знаете разных затей.
Что-нибудь спойте, сыграйте,
блюда почаще меняйте.

– Батюшка, гости сыты и пьяны.
По столу ходят ногами они,
на пол швыряют посуду.
Матушку ищут повсюду...

Вот появилась – и стаей ворон
в миг к ней со всех налетели сторон.
Клочьями рвут на ней платье,
поволокли на полати...

Батюшка, гости, хваля наш приём,
cладко почили на ложе твоём.
Спят и не внемлют гортанным,
cдавленным нашим рыданьям.

– Дети, всё кончено! Чаша пуста.
Спящих ничто уж не вырвет у сна,
вечного сна гробового –
их вожделенного крова.

МОЧАЛО

Как бы встать мне до свету, до зари,
пробудиться духом до петуха,
разогнувшись в-три-жива, раза три
самому прогаркаться с-подо мха.
Как бы в самый ранний и верный час
подсобраться духом бы всем к тому,
чтоб за лета многая да хоть раз,
хоть бы раз убраться в своём дому.

Чтоб распутать долгие рукава,
засучить сучёные по плечо,
разобрать наломанные дрова,
разогнать ползучее паучьё,
промести все комнаты, все углы,
срамоту повыгрести за порог,
перемыть-продраить столы-полы,
вшей да блох повычесать из порток.
Как бы взяться ладно за этот гуж,
изловчиться с правильной встать ноги.
Как бы выдюжить, ибо гуж – не куш.
Помоги мне, Господи, помоги!
Окати студёною из ведра,
кипяточком, что ли, ошпарь в котлу!..
На дворе трава, на дыре дыра,
да мочало мокрое на колу.

ДУРНОЕ СЕМЯ

А и было у меня всего-то,
всей родни-то было у меня:
дед-бодун да бабушка-зевота,
да дядья-бурьяны вкруг плетня.

А и что росло там, проростало,
что на целине души цвело?
было бело цветом али ало?
и теперь, поди, ещё цело?

А и песни-то какие пелись.
Ох, какие песни пелись мной! –
прелым срамом сдобренная прелесть,
пополам чернуха с белизной.

И тропинка шла через овраги,
гибла в них, как злак в колосниках;
ладно – это складывались враки,
да житьё не ладилось никак.

Дурью отчего некчемноземья
раздухмарена с пелён душа.
Что и взять с неё? – дурное семя.
Больше, извините, ни шиша.

И была всего одна забота:
как бы так на всё махнуть рукой, –
лишь одна, одна всего-то,
и не надо никакой другой.