Владимир САЛИМОН

ПОХОЛОДАНИЕ

* * *
Хочется в губы тебя целовать,
а почему бы и нет!
Поутру скучно на кухне клевать
мне в одиночку омлет.

Низенькая, но пушистая ель
в зыбком тумане видна.
Сколько еще оставаться постель
будет моя холодна?!

* * *
Съезжать не торопятся с дачи
до зимних морозов жильцы,
оставить родимые чащи
никак не желают скворцы.

Как будто намазаны медом
чудесные эти места,
боюсь, заглянув мимоходом,
останусь я здесь навсегда.

* * *
Предметы неодушевленные,
душа в которых умерла,
напоминают обнаженные
большие, грузные тела.

Не покидает ощущение,
что на поверхности холста
полей магнитных возмущение
влечет нас,
                      а не красота.

* * *
Как вдох и выдох чередуешь,
так совершенно безотчетно,
то морщишь лоб, то брови хмуришь,
обидевшись бесповоротно.

Все действует тебе на нервы:
в ночи шаги домохозяйки,
покуда кошка жрет консервы,
резвятся мыши без утайки.

Со снегом дождь одновременно,
печная копоть, уголь, сажа,
тут телерадиоантенна –
важнейший элемент пейзажа.

* * *
Гербом Советского Союза
луна как много лет назад,
когда значок об окончаньи вуза
ценился выше всех других наград.

Мне в полнолуние не спится,
приходят мысли грустные на ум,
но рано поутру синица
внезапно поднимает страшный шум.

Она ниспослана нам свыше
уверенность в грядущем дне вселить
и клювиком стучит по крыше,
вовсю стараясь нас развеселить.

* * *
Ночную тишину нарушив без боязни,
подставив ветру хмурое лицо,
как будто бы в канун стрелецкой казни,
в задумчивости вышел на крыльцо.

Издалека отчетливо был слышен
вороний грай и колокольный звон.
Вопрос о смысле жизни не излишен,
но может быть некстати задан он.

Уж верно не до нежностей телячьих,
когда звучат на весь родимый край
под утро вместо голосов ребячьих –
звон колокольный и вороний грай.

* * *
Край тучи по земле волочится.
Преследуемая воронами,
гремит без устали молочница
пустопорожними бидонами.

Ей в одиночку трудно справиться
с врагом настолько многочисленным,
но тактика ее мне нравится,
план действий кажется осмысленным.

* * *
В невеселые мысли свои погрузился,
будто я опустился на дно океана,
где от времени камень в песок превратился,
а песок стал густым-прегустым, как сметана.

Как он холоден, я ощутил поневоле,
точно пьяный, на зыбкую почву ступая.
Вскрикнул я в забытьи и очнулся от боли
острой, резкой, пронзительной, словно зубная.