Роман СОЛНЦЕВ

Из книги
“ПИСЬМА ДРУЗЬЯМ”

* * *

Марине Саввиных

Примериваюсь я в который раз
через ущелье это перепрыгнуть.
Стою давно. Весь мой запал погас.
Стою как трус. А птичка пронеслась,
смеется: что за человечья прихоть.

Ты лучше сам в себе перешагни
иные пропасти, иную бездну...
Ах, эти птицы! Умные они.
Ведь то был сон. За окнами – огни.
Чего ж ты ждешь? Пора. Судьбу смени.
Ну, ладно, я нырну. Но я воскресну?

ВОКЗАЛ

Николаю Беляеву

На перроне – гармошки, лыжи...
Вот рассыпалась кипа книг...
– Я кричу, а они не слышат!.. –
сипло шепчет горбатый старик.
Не желают купить Толстого!
Даже Пушкина не хотят!
Разговоры лишь про обновы,
да везут в чемоданах тигрят.
Да мечтают уехать в Чикаго,
а помыслить о Боге лень.
Ну, а если что и читают,
то листают одну похабень!
Говорят, что читали Толстого,
и что не дал счастья Толстой.
И охрана гонит сурово
от богатых в шлее золотой...
Тормоза сжатым воздухом дышат...
Что ревешь, мой сивый двойник?
Ты кричишь, а они не слышат?
Покричим же вместе, старик!
Покричим про Россию и Бога,
про замерзшие города.
Покричим и про совесть немного.
И уйдем с тобой навсегда.

* * *

Анатолию Третьякову

Дайте слово забору,
если окна молчат.
Дайте золото вору
и убийце – детсад.
Провались эта церковь,
синагога, мечеть,
если мальчики в цинке
продолжают лететь.
Коль на радио ворон
заменил соловья.
Коль шагает по водам
не господь, а свинья.
Коль в глубоком колодце
спит от водки народ.

Коли с Запада солнце
в новом веке встает.
Кто о мире вдруг машет?
Душу зря не трави.
Знамя белое наше
будет в нашей крови...

* * *

В.П.Астафьеву

Все время помню о тебе...
Зайдут ли споры про талант...
– Поить ли малых, как телят?
– Иль пусть поноют в городьбе?
Начнем ли смутный разговор
про нашу Родину, народ,
я вижу, вынырнув вперед,
ты щерясь обрываешь: – Вздор!
Бывал ты часто зол, угрюм,
и тут же весел, как дитя.
Мог целый день провесть, шутя,
но есть у корабля и трюм.
Я на себе порой ловил
твой цепкий, непонятный взгляд.
Ты был связной, ты был солдат,
другую молодежь любил.
Но оказавшись на краю
передвигавшихся времен,
своей тоской испепелен,
ты верил все ж в страну мою.
– Пусть подступает век забав.
Но как святые из могил,
еще взойдут изо всех сил
те, кто ушел, любви не знав.
И вам, румяным, вам, в ладу
с английским, людям без корней,
расскажут всё о ней, о ней...
Я вам их речь переведу.

* * *

Г.Р.

В этих женщинах все сталью налито,
ну а ты полна тоской, любовью зыбкой.
Неуверенностью мечено лицо,
этой милою страдающей улыбкой...
Но ее они гордынею сочтут
и камнями забросают дом твой злобно.
А когда все обратится в изумруд,
назовут воровкой... Ты прости их снова.