где на ветхие колья плетня
опрокинуты крынки вверх дном,
их назавтра нальют молоком
и поставят на стол у огня;
где, как прежде, в назначенный час
чуть забрезжит оконный проём,
на циновке к востоку лицом
тихо дед совершает намаз.

* * *
Лампа керосиновая светит,
копошится за порогом сад.
Почему все бабочки на свете
не к звезде, а на огонь летят.

Плоское раздвоенное пламя
с ненасытной тупостью змеи
кормит восхищёнными крылами
недра первобытные свои.

Крылышки пергаментные бьются,
дребезжат о тонкое стекло.
Пепел осыпается на блюдца,
тонким пеплом сад мой замело.

И никто на свете не узнает,
для кого всю ночь огонь горел,
без кого весь свет мне опустел,
тёплым пеплом душу заметает.

* * *
Оцепенение.
Ночь, как зрачок, глубока,
зверя наскального
в древней пещере беззвучней.
Так тяжело
и такая на сердце тоска...
Вырвать бы сердце,
да ангел грозит из-за тучи.
Что ты, Пернатый,
ну что ты стращаешь, скажи?
Ну, заблудилась,
ну, утомилась от стада.
Знаешь, какие бывают на воле закаты,
знаешь, какие над степью
дрожат миражи.
Знаешь, как бьются в песке
куполки родника,
будто трепещет бескостное темя ребёнка,
а припадёшь
и едва доживёшь до глотка –
под языком у земли не оскал ледника.
там между нёбом и нёбом, сквозная воронка.
И, превратившись в сплошной
задохнувшийся рот,
не выпиваю – врастаю в дремучую влагу.
Будто не я,
а земля из души моей пьёт,
но сквозь меня её лютая нежность течёт –
не одолеть нам друг к другу
смертельную тягу...

* * *
Матёрая рыбина – древний осётр,
во сне поводя плавниками,
сбивает с Медведицы пламя,
когда та бросается вброд
ночной одолеть небосвод,
чтоб властвовать люто над нами.
И гулко от стужи и звёзд
трещат по погостам осины,
и навьи, открыв домовины,
бредут по погосту вразброс.
Подводною лодкой осётр
уходит в ночные глубины.
Про то мы не ведаем – спим.
Закрыты, протоплены печи.
Но жадно под Деревом Млечным
Медведица нюхает дым,
но что-то в закуте овечьем
творится с пространством ночным...
Метёт от порога песок
назойливый, мелкий, колючий.
Угрюмым пространством колючек
уходят стада на Восток.
И каждый ягнёнок там Богу поручен,
и каждый пастух там – пророк...

* * *
Голое дерево. Ночь.
Небо с землёй – порознь.
Над горизонтом прорезь.
– Прочь от неё, прочь!
Прорезь, порез – сок –
грубый оскал граната.
Не повернуть обратно.
Боже, один глоток
воздуха! Рвёт меха
чёрная гроздь альвеолы.
Боже, пространства голы.
Бездна Твоя глуха.
Длинный беспомощный всхлип.
Тихо... Звезда покатилась...
Медленно прорезь закрылась.
Голого дерева скрип.