Лев РОДНОВ

ПАРИЖСКИЕ
МАТАНЕЧКИ

(роман с прононсом)

Оксане, жене моей, посвящаю
(посвящение “до”)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Действующие лица:
земляки – земляки;
французы – французы;
в эпизодах – эпизоды;
от автора – автор

Они пригласили меня посетить Париж. Они не были против.

Самолет компании “Air-France” приближался к аэропорту Шарля де Голля. За сутки до моего появления здесь, в здании аэровокзала, рухнула крыша.
В полете французы, тяпнув дармового винца, танцевали в салоне, бродили кто куда хотел, а когда шасси коснулись бетонной дорожки в конце – дружно зааплодировали. Жизнь для французов – спектакль.
Первое, что я почувствовал на чужой земле – вернуться! немедленно и без сожалений вернуться! Русское племя, к которому принадлежу и я, навязчиво и давно сравнивалось в моем представлении с насекомыми. Живучими, неприхотливыми, размножающимися где угодно и на чем угодно. Но что хуже всего – насекомые не поддаются дрессировке. Они бесстрашны, бесцеремонны и необучаемы.
Такой пессимизм в самом начале.
Начинать разочарованием выгоднее и полезнее, чем наоборот. Это не заниженная самооценка себя или нации, это, скорее, констатация конца. Любое продолжение темы после этого – тоскливые разговоры о предназначении, надежде и Боге – овеществление тоски. Жизнь после смерти бессмысленна.
...Негр в окошечке паспортно-визового терминала, не канителясь и почти не глядя, шлепнул в загранпаспорт штамп и открыл турникет. Всё. Я во Франции. Без восклицательного знака. Просто точка. И, кстати, где мой чемоданчик, багажик мой где? На транспортной ленте он крутился, никем не охраняемый и не выдаваемый в соответствии с биркой. Подходи, кто хочешь, и бери. Ну, я и взял. Свое собственное. И все остальные так же взяли.
Люди здесь контролируют себя.

Всё очень дорого. Хорошо, что это всего лишь сон.
Автор сна – мой старый друг, парижанка с десятилетним стажем, актриса, певица. Человек, ставший человеком в одиночку и на чужой земле. Пластический подвиг. Лингвистическая небылица: Совершенная думает (думает!) на нескольких языках сразу, в зависимости от задачи: какие именно чувство или мысль требуется выразить. На русском, например, нет слов и определений для многих состояний совместной утонченности. Не предусмотрено.

Словно и впрямь борюсь с неодолимым сном. А вдруг будут сновидения, течение которых нам не подвластно? Не спать! Не спать! Но глаза уже закрылись, уже сделался я беспомощным в чужом мире, уже поплыли, как в кино, монтажные сцены, синхроны и паузы, крупный план и средний; темно вокруг, кроме экрана. Но увы, не я киномеханик, и экран – не моя стихия. Я где-то между. То ли стул в зале, то ли тень от него.

Ладно, пора осмотреться. Центр Парижа, маленькая комнатка, очень уютная, на втором этаже. Будто бы вижу, будто бы вижу... Так всегда говорят, когда сон рассказывают, чтобы легко и сразу объяснялись нелепицы и небывальщина. Имена и даты во сне не важны: будто бы ведь всё! Узкие улочки, мостовая из небольших гранитных камешков, негры, велосипедисты, вежливость и... желание проснуться: немедленно, в привычном своем углу с крошками, паутиной и темной сыростью. Насекомые боятся света. Ах, какой яркий сон!!! Будто бы, всё вокруг – будто бы...
– Я приготовила вермишель с помидорами! – празднуем встречу во сне. Совершенная выступает в главной роли.
Будто бы появляются у меня ключи от квартиры, проездной на метро и автобус, будто бы надеваю я на себя чужую футболку, немо улыбаюсь и раздаю сувениры. Во сне всё можно, поэтому хорошо, если наяву ты успел научиться кое-каким “нельзя”. Сон от этого только выигрывает.
Будто бы ведут меня, уставшего и хмурого, в ночь, в театр с прожекторами и балконами, на джаз-сейшн. И там играют. И очень хорошо. Но я мыслю не музыкой, я мыслю словами. Русскими словами. Заклинаниями, которые ведут к действию. Здесь нет заклинаний, здесь всё – действие. Везет же людям: музыка не нуждается в переводчиках. А я нуждаюсь.
Будто бы жвачка прилипла к зубам, будто бы надо всё время помнить о присутствии собственного вида и отсутствии личного запаха.
Господи! На часах по-нашему уже четыре утра. Французы аплодируют джазу. Наконец-то! Скоро я приземлюсь на матрац, постеленный на полу, рядом с кроватью “приглашающей стороны”.
Будто бы я еще успею сказать, извиняясь наперед:
– Знаешь, я иногда храплю.
А она ответит:
– Ничего, мой тоже храпит.
Будто бы мы успеем позвонить домой, и Родина растерянно сообщит: “Была у нас гроза. Вся аппаратура сгорела”.
– Ничего, – скажу я.

Скачать полный текст в формате RTF